Читать книгу "Becoming. Моя история  - Мишель Обама"

«Гамильтон» тронул меня, ведь он отражал историю моей жизни. Историю Америки, впустившей в себя многообразие. Я думала об этом позже: многие из нас скрывают свои истории, стыдятся их или боятся, что их правда не соответствует установленному кем-то идеалу. Нам с детства внушают, будто есть только один способ быть американцами; будто, если у нас темная кожа или широкие бедра, если мы любим не того, кого нужно, если мы говорим на другом языке или родом из другой страны, мы не вписываемся. И так и будет, пока кто-то не осмелится рассказать эту историю иначе.

Я выросла с отцом-инвалидом в слишком маленьком доме, с небольшим количеством денег, в районе на грани гетто. Но я также выросла в окружении любви и музыки, в этнически разнообразном городе, в стране, где образование может поднять вас на самый верх. У меня не было ничего или у меня было все. Зависит от того, как об этом рассказать.

Когда мы приближались к концу президентства Барака, то же самое я думала и об Америке. Я любила свою страну за все, что можно о ней поведать. Почти десять лет у меня была привилегия путешествовать по ней, испытывая на себе ее жесткие противоречия и горькие конфликты, ее боль и неизменный идеализм и прежде всего ее стойкость. Возможно, у меня не совсем обычный взгляд на все это, но думаю, мой опыт созвучен опыту многих. За эти годы мы почувствовали движение вперед, увидели поддержу и сострадание, испытали радость от того, что невоспетые и невидимые наконец выходят на свет.

Проблеск надежды, мира, каким он мог бы быть. Это был наш вклад в будущее: подрастающее поколение поняло, какие возможности для них открылись – и какие еще откроются. Что бы ни случилось дальше, такой была наша история.

Эпилог

Мы с Бараком вышли из Белого дома в последний раз 20 января 2017 года, сопровождая Дональда и Меланию Трамп на церемонию инаугурации. Я чувствовала одновременно и усталость, и гордость, и смятение, и нетерпение – но старалась держать себя в руках, зная, что за каждым нашим шагом следят телевизионные камеры. Мы с Бараком были полны решимости совершить переход с изяществом и достоинством, закончить эти восемь лет с теми же идеалами и самообладанием, что и всегда. Мы наконец достигли последнего часа.

В то утро Барак в последний раз посетил Овальный кабинет, оставив для своего преемника рукописное письмо. На государственном этаже мы попрощались с постоянным персоналом Белого дома: дворецкими, распорядителями, шеф-поварами, домработницами, флористами и всеми остальными, кто заботился о нас с дружелюбием и профессионализмом и теперь будет оказывать ту же любезность семье, заселявшейся чуть позже в тот день. Для Саши и Малии прощание оказалось особенно трудным, так как многих из этих людей они видели каждый день на протяжении половины своей жизни. Я обняла всех и постаралась не заплакать, когда они преподнесли нам на прощание два флага Соединенных Штатов: тот, что развевался в первый день президентства Барака, и тот, что развевался в последний день его пребывания на посту, – символическое обрамление нашего семейного опыта.

Сидя на инаугурационной сцене перед Капитолием США в третий раз, я еле сдерживала эмоции. Яркое разнообразие двух предыдущих инаугураций исчезло, сменившись удручающим единообразием, той картиной подавляющего белого мужского большинства, с которой я сталкивалась так много раз – особенно в привилегированных местах, в различных коридорах власти, куда я каким-то образом нашла дорогу, покинув дом своего детства. Работая в профессиональной среде – от найма новых юристов для «Сидли и Остин» до найма персонала в Белом доме, – я кое-что поняла: однообразие порождает только больше однообразия, пока кто-нибудь не приложит осознанные усилия, чтобы этому помешать.

Глядя на триста или около того человек, сидевших в то утро на сцене, на уважаемых гостей избранного президента, я почувствовала, что в новом Белом доме вряд ли кто-то приложит такие усилия. В администрации Барака могли бы сказать, что на этой сцене плохая «оптика» – то, что видит общественность, не отражало идеалы президента. Но в данном случае, думаю, именно их «оптика» и отражала. Осознав это, я оставила все попытки улыбаться.

Переход власти – это переход к чему-то новому. Рука на Библии, клятвы. Мебель одного президента выносят, другого – заносят. Шкафы опустошаются и наполняются снова. И вот уже новые головы покоятся на новых подушках – новые темпераменты, новые цели. И когда твой срок подошел к концу, когда ты покидаешь Белый дом в самый последний день, приходится во всех смыслах начинать все сначала.

Теперь я в начале чего-то нового, новой фазы жизни. Впервые за много лет я освободилась от обязанностей супруги политика и от бремени чужих ожиданий. У меня есть две почти взрослые дочери, которым я нужна меньше, чем когда-либо. У меня есть муж, который больше не несет на своих плечах груз нации. Моя ответственность – перед Сашей и Малией, перед Бараком, перед моей карьерой и моей страной – сместилась так, что теперь я могу по-другому думать о будущем. У меня появилось время на размышления, на то, чтобы просто быть собой. В свои пятьдесят четыре года я все еще продолжаю расти и надеюсь, так будет всегда.

Становление – это не про то, чтобы куда-то прийти или достичь определенной цели. Я рассматриваю его как движение вперед, как средство развития, как способ непрерывно становиться лучшей версией себя. Путешествие никогда не заканчивается. Я стала матерью, но мне еще многому нужно научиться и многое дать своим детям. Я стала женой, но продолжаю приспосабливаться и смиряться с тем, что значит по-настоящему любить и жить с другим человеком. У меня в некотором смысле появилась власть, и все же иногда я чувствую неуверенность в себе и знаю, что меня не слышат.

Это все процесс, шаги вперед. Становление требует в равной мере терпения и строгости. Становление – значит никогда не отказываться от мысли, что все еще есть куда расти.

Поскольку люди часто спрашивают, я скажу это прямо здесь: я не собираюсь баллотироваться на должность президента. Я никогда не была поклонницей политики, и опыт последних десяти лет мало что изменил. Меня по-прежнему отталкивает мерзкая племенная сегрегация красных и синих, идея о том, что нужно непременно выбрать одну сторону и придерживаться ее, оставить способность слушать и идти на компромисс, а иногда даже быть вежливым. Я действительно считаю, что политика в ее лучших проявлениях может стать средством для позитивных изменений, но она просто не для меня.

Это не значит, что меня не заботит будущее нашей страны. С тех пор как Барак покинул свой пост, я читаю новости, от которых меня тошнит. Бывает, я лежу ночами без сна, кипя от злости из-за происходящего. Очень печально видеть, как поведение и политическая повестка нынешнего президента заставили многих американцев сомневаться в себе и бояться друг друга. Очень трудно наблюдать за тем, как отбрасывают тщательно выстроенную политику сострадания, как мы отталкиваем некоторых из ближайших союзников, как мы оставляем уязвимых членов общества без защиты и дегуманизируем их. Иногда я задаюсь вопросом, сколько можно и есть ли у этого дно.

Но вот чего я себе не позволю, так это цинизма. В самые тревожные моменты я вздыхаю и напоминаю себе о достоинстве и порядочности, которые я всю жизнь видела в людях, о том, сколько всего мы уже преодолели. Я надеюсь, другие сделают так же. В демократическом обществе каждый имеет значение. Мы должны помнить о силе каждого голоса. Я также продолжаю поддерживать в себе силу, которая больше и могущественнее, чем любые выборы, лидер или новость, – и это оптимизм. Для меня это форма веры, противоядие от страха.